В память о Саре - Страница 47

Майку хотелось поторопить ее, подтолкнуть, перейти к сути дела, но шестое чувство подсказывало ему, что следует проявить терпение. Было совершенно очевидно, что Терри надо дать возможность выговориться, а не перебивать, засыпая ее вопросами, — как, вероятно, вел себя Мер-рик. Быть может, все эти хождения вокруг да около помогали ей примирить собственное мнение о Джоуне с тем, что думал о нем остальной мир, или, что тоже не исключено, она просто хотела стереть из памяти любые воспоминания о Джоуне, и такие вот разговоры были для нее единственным способом добиться желаемого.

— Фрэнсис попросил меня достать с чердака два ящика с новогодними игрушками. Он хотел, чтобы я помогла ему развесить гирлянды в гостиной и его спальне. Это были простые белые лампочки — они даже не мигали. Его мать сохранила кое-какие игрушки еще с тех пор, когда Фрэнсис был маленьким. Он мог часами сидеть и баюкать их и руках. Иногда даже плакал. Но больше всего ему нравились новогодние украшения. У каждого из них была своя история, и Фрэнсису нравилось рассказывать их мне.

Майк, как ни старался, не мог представить себе Джоуну ребенком, которого нянчила и кормила грудью мать, мальчиком, который превратился сначала в мужчину, а потом — в монстра.

— По ночам Фрэнсис сидел в своем кресле и смотрел на п и белые лампочки. Просто сидел молча, погрузившись и свои мысли. Мне кажется, эти гирлянды успокаивали его. Они да еще медитация. Он часто плакал. Он был больным и одиноким стариком, у него никого не было, и это причиняло ему сильную боль. Я знаю. — Она покачала головой, явно расстроенная.

— Похоже, вы подружились с ним, — заметил Майк.

— Мне нравились те стороны его души, которые он открыл мне. Я понимаю, это звучит ужасно, учитывая то, что он сделал. Но когда люди перед смертью обнажают свою душу, иногда бывает трудно удержаться и не испытывать к ним симпатию. Вас учат абстрагироваться и отгораживаться от этого, но разве можно всерьез рассчитывать на это? И еще, я думаю, меня привлекало в нем то, что он был священником. Это само по себе внушает уважение. Я даже собиралась пойти сегодня на его похороны.

— Так почему же не пошли?

— Из-за прессы. Они не знают обо мне, а я не хочу приглашать их в свою жизнь. — Терри вздохнула. — Какая бы часть его натуры ни была способна на такие зверства, Фрэнсис ее мне не показывал. Как он вел себя после того, как я уходила, какие мысли посещали его? Не знаю. Когда я была рядом, Фрэнсис выглядел обычным человеком, таким, как все мы.

— Вас не удивило, что он совершил самоубийство?

Терри ненадолго задумалась.

— Поначалу да, — сказала она наконец. — По двум причинам. Фрэнсис был священником, и он знал, что совершает грех. Во-вторых, он не страдал от физической боли — по крайней мере, мне он на нее не жаловался. Мои пациенты еще никогда не совершали самоубийства. Это неслыханно. Но, с другой стороны, Фрэнсис не походил на большинство пациентов. У него… У него в голове было много всего. Того, что я не могла вылечить. Чувство вины, может быть. Ну и, конечно, он был очень одинок, как я говорила. Это неизлечимо.

— Повеситься… Как-то это не похоже на него.

Терри пожала плечами.

— Чужая душа — потемки. Я видела Фрэнсиса в то утро. В воскресенье. Он выглядел… Он был сам не свой. Его что-то потрясло. У меня было время подумать, и я могу лишь повторить то, что сказала детективу Меррику: думаю, Фрэнсис узнал, что полиция намерена арестовать его, и смерти в тюрьме предпочел самоубийство.

Майк вдруг понял, что пришел сюда не для того, чтобы вновь обрести надежду. Он пришел на похороны, а теперь вот и разговаривал с Терри, чтобы проститься.

— Я сочувствую вашей утрате, — сказала она.

Майк молча кивнул. Говорить им было больше не о чем — во всяком случае, он не знал, о чем еще спросить, — и потому поблагодарил ее и встал.

Терри сунула руку в карман кофты и достала оттуда визитную карточку и ручку Написав что-то на обороте, она протянула ее Майку.

— Это номер моего домашнего телефона, — пояснила ома. — Если вы захотите расспросить меня еще о чем-нибудь, звоните, не стесняйтесь.

— Я так и сделаю. Большое спасибо.

Она проводила его до двери. Он бросил последний взгляд на золотое распятие, вновь поблагодарил ее и вышел наружу.

— Мистер Салливан?

Он обернулся. Лицо Терри виднелось сквозь проволочную сетку.

— Я буду молиться за вас и Сару.

Майк ехал домой, когда ему позвонил Меррик — легок на помине! — и предложил встретиться.

— Если вы хотите поговорить о том, что сиделка рассказала вам о Джоуне, можете не беспокоиться. Она была так любезна, что просветила меня на этот счет.

— У меня есть отчет о вскрытии, — сказал Меррик. — И мы нашли кое-что в доме Джоуны.

Майк пытался сосредоточиться на дороге и на том, куда он едет.

— Вы сейчас свободны?

— Что вы нашли? — В голосе Майка страх смешивался с надеждой.

— Я предпочел бы обсудить это с глазу на глаз.

ГЛАВА 26

Заведение «У Дакоты» стало еще одним примером перемен, произошедших в деловой части города нынешней весной. Оно располагалось в дальнем конце Мэйн-стрит, где раньше находился обувной магазин «Александер Шуз», и автостоянка перед ним была забита престижными иномарками — «саабами», БМВ и даже «мерседесами». «У Дакоты» был первым в Белхэме баром для яппи.

И внутреннее убранство вполне соответствовало своему назначению. Длинная стойка бара с бутылками дорогих напитков сверкала и переливалась в лучах направленной подсветки, а с правой стороны разместился небольшой обеденный зал. Столики здесь были застелены белыми крахмальными скатертями, на которых стояли свечи. Словом, это было самое подходящее место, чтобы торговать и обмениваться секретами за бокалом сухого шардоне и безумно дорогими легкими закусками. Слева от входа, за стеклянной дверью, помещалась курительная комната с кожаными креслами и диванами темно-бордового цвета и кофейными столиками, на которых лежали экземпляры «Уолл-стрит джорнел», «Файненшл таймс», «Сэйлинг» и «Вэнити фэар». Меррик расположился на одном из диванов и смотрел в окно, выходившее на Мэйн-стрит, баюкая в одной руке стаканчик с портвейном или какой-то другой элитной выпивкой, а второй небрежно перелистывая страницы журнала, лежавшего на коленях. Черный костюм и мрачное выражение осунувшегося лица придавали ему вид владельца похоронного бюро, расслабляющегося после долгого и трудного дня.