Майк остановился на светофоре. По спине под рубашкой сбегал пот, во рту пересохло. На другой стороне улицы виднелся бар. Майк как завороженный уставился на неоновую вывеску и большое черное окно, выходящее на улицу, но тут у него в кармане зазвонил телефон. Это был Тугодум Эд.
— Ты что, совсем рехнулся?
— Ты тоже думаешь, что это я бросил бутылку?
— Это ты мне скажи. Это ведь ты вел разговоры о том, что Джоуна должен гореть в аду.
— Знаешь что, Эд… А не пошел бы ты куда подальше!
— Тогда что за фигню я слышу насчет того, что ты вдруг пожелал обставиться адвокатами? Меррик только что звонил сюда, чтобы получить ордер на обыск.
— Меррик приперся ко мне на работу и начал задавать вопросы насчет того, где я был вчера ночью.
— Правильно. Это называется полицейским расследованием, Салли. Кто-то пытался превратить Джоуну в свечной огарок, но ошибся адресом. Учитывая историю ваших взаимоотношений, ты стал тем, кого мы называем главным подозреваемым.
Майк плотнее прижал к уху телефон, утапливая в пол педаль газа.
— Я от вас в восторге, ребята. Выходит, по первому вашему требованию я должен бросить все и отвечать на вопросы, но стоит задать вопрос мне, как вы ведете себя так, словно языки проглотили.
— Салли, мы с тобой это уже проходили.
— Я спросил Меррика о результатах лабораторного анализа.
Тугодум Эд молчал.
— Я ничего не говорил ему о нашем с тобой разговоре прошлым вечером, — продолжал Майк. — Я просто хотел знать…
— Не верю своим ушам.
—.. говорит ли он правду, а Меррик, как всегда…
— У тебя большие проблемы со слухом, приятель.
— У меня есть право. Вы все время забываете, что мы говорим о моей дочери.
— Да, тут ты абсолютно прав, Салли. По-твоему, мы — никчемное сборище бессердечных уродов. Именно поэтому мы поначалу держали тебя в курсе, вот только ты взял и выбил все дерьмо из нашего главного подозреваемого, потому что счел, что мы, видите ли, плохо делаем свою работу.
— Если бы вы, парни, хорошо сделали свою работу пять мет назад, Джоуна уже сидел бы за решеткой. По крайней мере, я получил хотя бы такое удовлетворение. Но он на свободе и по-прежнему делает то, что хочет. Коп, которого вы приставили наблюдать за ним, бессовестно дрыхнет нa посту, а я вынужден тратить свое время и деньги, чтобы мочиться в проклятый пластиковый стаканчик.
— Ты никогда не спрашивал себя, почему Джоуна нанял телохранителей? Почему он распорядился установить тревожные кнопки по всему дому? Или ты думаешь, что он боится нас? Или репортеров?
Кровь шумела у Майка в ушах. Он почувствовал, как вспыхнуло лицо и вздулись жилы на висках.
— Меррик приезжает к тебе на работу — приезжает сам, чтобы тебе не пришлось тащиться через весь город в участок и разбираться со всем этим дерьмом, что вывалили на страницы газет репортеры. Он делает тебе одолжение, а ты, по своему обыкновению, поворачиваешься к нему спиной да еще даешь ему пинка под зад. Нет, Салли, ты и впрямь рехнулся окончательно.
— Я рехнулся?
— Ты, ты, а кто же еще? Это ты всем недоволен. Это ты…
— Они нашли куртку моей дочери, надетую на крест, — на крест, Эд! А как бы ты вел себя, если бы человек, которого ты любишь больше жизни…
У Майка перехватило горло. Он попытался откашляться и ощутил жжение в груди. Это искала выхода его любовь к Саре. Он чувствовал, как надежда то вспыхивает, то угасает у него в душе, а потом вспомнил о куртке на кресте и понял, что с радостью отдал бы правую руку, если бы это помогло ему узнать, что стало с дочкой. Потому что знать, через что ей пришлось пройти и какой кошмар она пережила одна, без него, — лучше, чем терзаться сомнениями и жить так, как он жил сейчас.
— То, что куртку Сары обнаружили, — ведь это должно что-то означать, Эд. Я ждал целых пять лет. Все, мое терпение закончилось. Интересно, сколько бы ты выдержал на моем месте.
— Салли…
Майк отвел руку с телефоном от уха и вытер глаза рукавом. Сара по-прежнему жила у него в душе, говоря, чтобы он не сдавался.
— Салли, — повторил Тугодум Эд уже мягче, но в его голосе все еще звучало недовольство.
— Что?
— Просто скажи, где ты был прошлой ночью, и не пудри мне мозги. Договорились?
И тут Майк ощутил, как желание сражаться за Сару угасло.
— Моя собака сейчас дома у Билла, — сказал он. — Его дети присматривают за ней вот уже несколько дней. У меня в грузовике лежал собачий корм, вот я и заехал к нему, а потом вышло так, что я остался у него ночевать.
— В котором часу ты приехал к нему?
— Где-то в половине двенадцатого. Билл видел, как я приехал. Он еще не спал, играл с одной из близняшек.
— Хорошо, — сказал Тугодум Эд. — Второй телохранитель говорит, что Бреслер вышел покурить в час ночи. Это очень хорошо. Билл знает, о чем ты разговаривал со мной?
— Я дал тебе слово, помнишь?
— Подожди секунду.
До Майка донеслось невнятное бормотание, а потом на пинию вернулся Тугодум Эд. Тяжело вздохнув, он поинтересовался:
— Ты где сейчас?
— Возвращаюсь в Белхэм.
— Встретимся в автоклубе Хайленда. Ты сможешь оставить там свой грузовичок, а я отвезу тебя к нам, и ты дашь письменные показания.
— Я ведь уже сказал тебе, где был прошлой ночью.
— Я знаю, но мне только что сообщили, что телохранитель умер. Теперь мы расследуем убийство, и ты стал нашим главным подозреваемым.
Имя Саманты Эллис всегда заставляло его вспомнить счастливые и беззаботные деньки на пляже, где приходилось волноваться только о том, чтобы пиво было холодным, а музыка, звучащая из колонок, — приятной. Майк вообще никогда не встретился бы с Самантой, если бы после первого курса Джесс не решила отправиться на все лето поработать в Ньюпорт в Род-Айленде со своей соседкой по комнате и новой лучшей подругой Кэсси Блэк. Она решила, что должна познакомиться с новыми людьми, дабы понять, серьезно ли то, что происходит между ними, и не соединил ли их всего лишь страх двух подростков, приспосабливающихся к взрослой жизни после школы.